Раз-два... Раз-два... 
Привет всем КБ комрадам и комрадкам. 
Я вижу мой товарисч Саня Нонтолеранс после бомбических обозоров всеми так горячо любимого Антизенита решил реанимировать раздел блогов. Ну чо...отличная идея! Поддержу тебя, братан. 
Так вот помнится как-то в рождественские праздники я выложил свои воспоминания о новогодних корпоративах. Меня тогда чуть ли не всем сайтом чуть было не подняли на вилы: "кагтибенестыдно? не юродствуй! это же твои коллеги!" Скажу честно, друзья. Мне ни хрена не стыдно. Поэтому также бессовестно продолжу эту тему через призму учительского коллектива, в котором когда-то имел счастье работать один из моих знакомых педагогов. Он уже давно играет в танчики на пенсии, нянчит внуков и калымит репетиторством, готовя к ЕГЭ уфимских абалдуев. Все совпадения и имена случайны, ибо я просто передал все его эмоции через выдуманную историю.Жора Петров обрушился на школу, как штормовой шквал. Вместо пяти лет учебы в университете Жорик  учился девять и к моменту получения диплома являл собой зрелую, крепко сложившуюся личность с традициями и привычками, которые в одночасье погребли под собой моральный климат преимущественно женского коллектива. Впрочем, по порядку…
Он появился в кабинете директора Полины Сигизмундовны (в деревню, где располагалась школа, в конце тридцатых сослали репрессированных пшеков), по-военному щелкнул каблуками и, отточено поклонившись, доложил: «Георгий Петрович Петров, преподаватель русского языка и литературы, прибыл в ваше распоряжение, о чем имею честь доложить».

Полина Сигизмундовна, далеко не пожилая вдова, являла собой образ томной интеллигентной пани, безвозвратно погибающей в глухой башкирской провинции. Супруг оставил ее два года назад, прислав с севера телеграмму: «Погиб при спасении рыбацкого сейнера. Не жди. Люблю. Вечно твой Кшиштоф».
В школе, по-деревенски надежной и крепкой, было трое мужчин.
Уставший от жизни учитель труда, который в день получки имел обыкновение засыпать в углу мастерской, забросав себя пахучими сосновыми опилками. Чуть позже две его уже довольно взрослые дочери укладывали отца на детские санки, если зимой, а если летом — на скрипучую коляску и, не по-детски матерясь, увозили домой.
Был еще преподаватель начальной военной подготовки (НВП) с вечно взъерошенной полулысой головой, обожавший разыгрывать сценарии исторических баталий. Однажды под его командованием триста спартанцев в лице пацанов младших классов, обороняя Фермопильский проход между сараем и туалетом, отказались сдаваться персам. В итоге, игнорируя историческую правду, они дооборонялись до того, что поколотили окна в директорском кабинете. Прибывший участковый под угрозой применить табельное оружие разогнал не на шутку развернувшееся побоище, а учителю под угрозой увольнения настрого запретили устраивать эти дурацкие исторические реконструкции.
Третьим мужчиной с натяжкой считался завхоз Ханиф, убежденный в том, что, если экономить металлические скрепки и сдавать во «Вторчермет» пробки от бутылок, можно сберечь прорву денег, дабы, наконец, отвезти в область на починку скелет микроцефала из кабинета биологии. Даже вечно и непонятно от кого беременная биологичка Татьяна Ивановна не обращала на Ханифа никакого внимания. Да и кому нужен старый толстый татарин в шароварах и рубахе навыпуск, который вечно ходит по деревне в поисках своей козы и орет диким голосом: «Кязя-я — сыбулощь — сабинья-я!..».

И вот в этот изголодавшийся по мужскому вниманию коллектив вступил Жорик, о котором в общаге целые поколения студентов передавали по эстафете: «Внимание, в общежитии пьяный Петров!».

Из университета Жорку изгоняли два раза. Первый — после третьего курса на экзамене по марксизму-ленинизму, где он на глазах преподавателя съел бюст Энгельса, им же самим вылепленный из хлебного мякиша. Во второй — уже за месяц до получения диплома, когда на офицерских сборах он подпрыгнул и дал по морде двухметровому полковнику за то, что тот обозвал его недомерком. Намеки на свой невысокий рост (метр шестьдесят четыре в каракулевой папахе и привстав на бордюр) Жора не любил. После первой истории он загремел в армию, после второй научился пить спирт в обществе воркутинских геологов. Но, всякий раз восстанавливаясь, университет все же окончил. Провожали его всем факультетом и с гармошкой. Две разбитные бабенки несли плакат: «Развалим школу за два года!».
Полина Сигизмундовна посмотрела на крохотные ножки, элегантно сложенные одна на другую, на птичий хохолок, благодаря начесу превращенный в высокий шиньон, на донельзя обуженный пиджак ядовито болотного цвета и поняла, что погибла. В тот же вечер, лежа в необъятной вдовьей кровати, Петров устало оглядывал новые апартаменты и думал о том, как свою жизнь в этом медвежьем углу сделать максимально комфортной. И в голову не приходило ничего, кроме организации веселых коллективных попоек. Избыток женского пола и провинциальная наивность местного контингента предоставляли для этого самые широкие возможности.
Повод для первого застолья был железный — «простава» вновь прибывшего учителя. Сегодня Жора успел осмотреть школу и нашел для гулянки замечательное место. Конечно же, это был кабинет биологии, традиционно разделенный на два помещения — собственно класс, где проходили занятия по гетерозиготности двух аллелей, и небольшую лаборантскую, заставленную наглядными пособиями. Школа, в которую Жора принес свое доброе и вечное, в изобилии располагала чучелами птиц, заспиртованными квакшами, черепами и окаменелостями. Гордостью биологички Татьяны Ивановны был уже упомянутый скелет микроцефала, подаренный школе коллективом районного морга на «последний звонок». Расшалившиеся старшеклассники, как водится в такой день, после двух стаканов кислушки установили скелет в школьном скверике в обнимку с памятником Чернышевскому. Получилась абсолютно аполитичная композиция: классик держал в руке книгу «Что делать?», а микроцефал табличку с надписью «Вот что со мной сделали». Ханиф, по приказу взбешенной директрисы снимавший скелет с постамента, грохнулся вместе со скелетом, как Вася Уткин со стула. В итоге один из зачинщиков акции остался без золотой медали, а микроцефал без тазовых костей. Ханиф отделался легкими ушибами.
С тех пор починить микроцефала стало навязчивой идеей завхоза. В школе текли трубы, с потолка сыпалась штукатурка, учителей плохо снабжали дровами, но хранитель драгоценных костей мечтал привести скелет в первоначальное состояние и свято берег его от прикосновений малолетних вандалов.
Словом, в этом закутке вечером и предполагал Жора собрать коллег, тем более что Полина Сигизмундовна идею одобрила. Она лишь попросила придать мероприятию вид дружеского коллоквиума, на котором коллеги обменялись бы мнениями об учебном процессе, послушали старинные романсы и исполнили пару туров вальса. И лишь в последнюю очередь пригубили бы по бокалу благородного вина.
Под благородным вином подразумевалась гадкая водка, по карточкам продававшаяся в местном сельпо. На дворе лютовала перестройка, и для того, чтобы вдоволь повеселиться в дружеском кругу, следовало либо жениться, либо умереть. Некоторые особо алчущие получали ящик водки под фиктивные справки о смерти еще вполне здравствующих родственников. Известен случай, когда некий гражданин заочно схоронил всю родню до седьмого колена, прежде чем обман раскрылся. Словом, чтобы организовать следующую вечеринку, Жора предполагал жениться на Полине Сигизмундовне, а пока обошлось звонком будущей невесты в исполком, где трудилась секретаршей ее бывшая выпускница.
К вечеру назначенного дня все было готово: женщины застелили столы в лаборантской старыми географическими картами и расставили принесенные из дому нехитрые, но очень аппетитные закуски. На очертаниях Антарктиды Татьяна Ивановна разместила свой фирменный холодец, Америку накрыли огурцы и помидоры учителя НВП, а всю территорию России, как баллистические ракеты, заставили обтекаемые бутылки с прозрачной жидкостью.
Чтобы пронести их незамеченными в школу, Жора проявил чудеса изобретательности, припомнив армейский опыт. Однажды, будучи сержантом зенитно-ракетного взвода, Петров пронес через КПП восемь бутылок портвейна, выдавая их за батарейки от штабной рации. Нес он их завернутыми в знамя части, и все мимо проходившие офицеры отдавали ему честь. Поэтому ни один поселковый житель не обратил внимания на его манипуляции с ящиком водки, ловко замаскированным под груду торфобрикетного компоста.
Наконец Ханиф с криками «сыбулощь, сабинья!» выгнал последнего ученика из школы, и все уселись за стол. Началось очень мило. Выпили по первой, и Полина Сигизмундовна произнесла легкий спич, представив нового члена коллектива. Жора встал, поклонился и выступил с презентацией, изобиловавшей цитатами из Пушкина, Есенина и Маяковского. После каждого апокрифа он требовал налить и выпить, лично контролируя опустошаемость рюмок. Учительница химии после пятой призвала выполнить указания очередного пленума ЦК КПСС по повышению химизации сельского хозяйства за счет реактивов, сэкономленных во время школьных опытов. После шестой официальные речи прервал романс Татьяны Ивановны «Брожу ли я вдоль улиц шумных». Биологичка, выставляя беременный живот, очень мило картавила, сглатывая букву «б», и вместо «брожу» пела «рожу», что привело аудиторию в умиление. Ханиф прослезился и запел озорные татарские частушки: «Возле рещка, возле мос липовый березка рос, хощешь левый, хощешь правый — оба одинаковый!»
Народ высыпал из лаборантской, растолкал парты по классу и пустился в пляс. Полина Сигизмундовна, распахнув свою темно-вишневую шаль, выступила в центр круга и пошла, поводя плечами: «Я одену кофту пестру, рябую-прерябую, кто мово Петрова тронет, морду покарябаю!»
Военрук ринулся вприсядку, поскользнулся на раздавленной помидоре  и упал глазом на батарею отопления. Когда его перевязывали, он кричал: «Трафальгар! Трафальгар! Я чувствую себя адмиралом Нельсоном! На колхозном пруду можно разыграть грандиозное сражение!»
Постепенно гулянка стала обретать причудливые формы. Физичка с математичкой принялись фехтовать на указках за право потанцевать с учителем труда. Физрукша села на шпагат и разорвала любимые колготки. Учительница иностранного языка объясняла Ханифу, как материться по-французски. Особенно удавались завхозу слова «сыбулощь» и «сабинья».
Но тут внезапно закончилась выпивка. Жора диву дался, с какой быстротой полтора десятка светочей культуры и образования выпили ящик водки. Сей факт возмутил присутствующих до глубины души. Учитель НВП, перепутав происходящее с советом в Филях, вообразил себя Кутузовым и заорал: «Еще дюжину шампанского, и Москва спасена!» Полина Сигизмундовна взглянула на Жору сквозь стекла запотевших очков и стукнула кулаком по ободранной парте: «Георгий Петрович, сделайте же что-нибудь, пся крев!»

За окном догорал теплый сентябрьский день. О том, чтобы достать выпивку в разгар борьбы с алкоголизмом, даже думать не приходилось. И тут в Жоркиных глазах сверкнул металлический блеск, как на лезвии казацкой шашки, доставаемой из ножен. Он поднялся, сказал «Никому не расходиться!» и вышел вон. Через пятнадцать минут вернулся, нагруженный пятью бутылями вишневого сиропа, который тогда в изобилии стоял на пустых магазинных полках. Затем Жора заперся в лаборантской и десять минут звенел там стеклянной посудой.
— Шерри-бренди! — воскликнул Петров, появляясь с огромной бутылью, наполненной жидкостью цвета шали Полины Сигизмундовны. Сладкий напиток, пахнущий жженной вишневой косточкой, и крепкий, как домашний первач, привел всех в восторг. Веселье возобновилось с новой силой. Ханиф танцевал в обнимку со скелетом микроцефала, уронил его и сказал «пардон» рассыпавшимся костям. Учитель труда признался, что будущий ребенок Татьяны Ивановны от него. Полина Сигизмундовна размахивала картой Восточной Европы и убеждала всех, что «ешче Польска не згинела».

Расходились за полночь, кто как мог. Сестры увезли отца на скрипучей коляске. Женщины ушли, обнявшись на ширину улицы и распевая срамные частушки. Поселковые обыватели выглядывали из-за занавесок и шептали: «Школа гуляет». Жора остался на полу в лаборантской, но даже в полубесчувствии снял свой драгоценный костюм и аккуратно повесил его рядом с чучелом болотной выпи. Ночь пролетела как миг.
В шесть утра в калитку биологички  заколотила школьная сторожиха. Заикаясь, она сообщила, что в лаборантской вот уже несколько часов подряд душат человека, и к тому же оттуда доносится запах разлагающейся плоти, как в тот год, когда на свиноферме случился массовый падеж. Татьяна Ивановна как была, в ночнушке, бросилась в школу, успев только набросить на себя демисезонное пальто. По дороге ей попались Ханиф и учитель НВП, которых сторожиха оповестила еще раньше. Сделать это было легко, поскольку обоих домашние не пустили ночевать, и мужчины спали на скамейках возле палисадников.
Дверь лаборантской пришлось срывать с крючка, накинутого изнутри. Когда педагоги ввалились в тесную комнату, их взорам предстало ужасающее зрелище. На полу в черных сатиновых трусах спал Жора, поразительно напоминая собой скелет микроцефала. Он храпел, издавая звуки, которые мнительная сторожиха приняла за сцену убийства. Вокруг Петрова валялись банки из-под заспиртованных животных. Экспонаты, аккуратно сложенные на полках, за ночь протухли и источали чудовищную вонь.

Жору с трудом растолкали и спросили «Где спирт?»
— Как где, — удивился Петров, даже не пытаясь подняться, — вы же его сами выпили. А что вы думаете я вчера сиропом разбавлял?
— А где моя уникальная восточная квакша? — спросила биологичка, бледнея всем телом.
— А кто вчера орал: «Хочу под бренди изысканной закуски!» Вот я ее на плитке и сварил. И не надо на меня так смотреть — всем очень понравилось.
Татьяна Ивановна сказала «ой» и стремглав умчалась из кабинета.
— А гиде моя микроцефал? — спросил Ханиф и пошел пятнами, увидев там и сям валяющиеся кости.
— Вы кончайте на меня всех собак вешать! — возмутился Жора. — Ты же сам с ним вчера танцевать пошел, когда объявили дамский танец. А потом еще ругался, что она тебе на ноги наступает.
— Уй-юй-юй! — тонко запричитал завхоз, беря в руки череп, как Гамлет в одноименной пьесе Шекспира.
Тут дверь лаборантской распахнулась и в нее впала Полина Сигизмундовна, окруженная учительским активом.
— Матка Бозска, — сказала она, оглядывая присутствующих. — Кто надел трусы на скелет микроцефала? — и указала пальцем на лежащего Жору. — Это, во-первых. А во-вторых, почему Татьяну Ивановну в одном белье рвет в мальчиковом туалете?
Когда Жора сбивчиво объяснил происходящее, все женщины, за исключением директрисы, массово присоединились к биологичке. Полина Сигизмундовна напротив — осталась хладнокровной и стала отдавать отрывистые указания.
— Сегодня уроков не будет, объявляем санитарный день. Вы, — она ткнула в учителя НВП, — займите детей какой-нибудь зарницей.
— Мы разыграем битву на Ипре, — воодушевился педагог, — когда немцы впервые применили отравляющие газы.
— Разыгрывайте, что хотите, но чтобы ни один ребенок в школе не появился. А ты, курва вшистка, — повернулась она к Жоре, который безуспешно пытался натянуть брюки, — одевайся и пошли со мной.

Через день ядовитый костюм Петрова видели на автостанции, где с треском уволенный педагог пытался выменять чучело болотной выпи на билет до областного центра. Больше он в эти места не возвращался, но в школе еще долго вспоминали дружеский коллоквиум и «шерри-бренди» с квакшей на закуску.