На войне я шестнадцать раз поднимал людей в атаку и никогда не кричал и не ругался, а говорил спокойно: «Ну что, пошли, друзья, вперед». Думаю, что поэтому уцелел и сейчас вместе с вами болею за «Спартак»

«Все человеческие впечатления, чувства обязательно субъективны. Вспоминаю ленинградскую блокаду, дни и ночи, которые надо было пережить, каждые 24 часа. А порой в затишье было грустно и наплывало былое... Иногда лезли в голову рифмы:

День придет, и перламутром шелка
В бирюзе, сверкающей росой,
Замелькают красные футболки
С знаменитой белой полосой!

У каждого за спиной в те дни было «дыхание Родины огромной», но и свой дом, своя улица, товарищи, друзья. У меня за спиной был «Спартак».

Он очень любил «Спартак». Но, кажется, не было меж спортивных журналистов более сердитого критика этой клуба. Ни об одной команде он не позволил бы себе написать так, как написал однажды о «Спартаке»: «Команда разваливается, и скоро развалится». И вот — долгий и утомительный телефонный разговор: некий болельщик раздобыл есенинский телефон и битый час пытал его: как, дескать, вы, спартаковец в душе, позволили себе такие речи?
Есенин спорил. Спор этот, сам по себе бредовый, ему был все-таки важен: он не только незнакомому и, видимо, не слишком умному человеку объяснял, что истинная любовь подразумевает и требовательность: он и себе, казалось, доказывал. Собеседник же перебивал, не слушал, в конце концов даже принялся дерзить. И Есенин положил трубку.
— Дурак, — сказал он печально. — Так ничего и не понял.